Быстро вращается планета - Мадлен Л`Энгл

– Этот час – не тот час. Ночь надвигается, и тучи собираются. Мы не можем ничего сделать, пока они не соберутся. Когда пробьет час, Чак даст тебе знать. С другой стороны тьмы Чак даст тебе знать, даст тебе знать, даст знать… – Она умолкла, потом открыла глаза и произнесла обычным своим голосом: – Идите-ка вы спать оба. Уже поздно.

– Кошмарный старый Датберт Мортмайн, – сказала Биззи Чаку одним прекрасным летним днем. – Не буду звать его папой!

– И я тоже.

Но Датберта Мортмайна, кажется, вполне устраивало, чтобы они звали его мистером Мортмайном.

Он управлял магазином сноровисто и сурово. С их матерью он был мягок и иногда гладил ее по волосам. Люди говорили, что он в ней души не чает.

Над кассой появилась табличка: «В кредит не отпускаем». Биззи с Чаком помогали в магазине после обеда и по субботам, как обычно. Но их мать по-прежнему не улыбалась, даже когда Датберт Мортмайн принес ей коробку шоколада, перевязанную лавандовой ленточкой.

Чак подумал, что от нее больше не пахнет страхом – но не пахнет и синим небом раннего утра. Теперь это было вечернее небо с тонкой пеленой облаков, лишающих синеву яркости.

Датберт Мортмайн приберегал любезность для покупателей. Он смеялся, и шутил, и старательно производил впечатление радушного и дружелюбного малого. Но наверху по вечерам он ходил с угрюмым видом.

– Дети, не шумите, – говорила мать. – Ваш… мой муж устал.

– Папа тоже уставал, – шепотом сказала Чаку Биззи, – но он любил слушать, как мы смеемся.

– Мы были его детьми, – ответил Чак. – Мы не принадлежим Датберту Мортмайну, а он любит только то, что принадлежит ему.

Датберт Мортмайн не выказывал своего дурного характера до следующей весны. Он и потом оставался мягок и любезен в магазине, даже с самыми сложными покупателями или торговцами, но наверху начал давать себе волю. Однажды утром его жена («Ненавижу, когда люди называют ее миссис Мортмайн!» – взорвалась Биззи) вышла к завтраку с синяком под глазом и объяснила, что в темноте ударилась о дверь. Бабушка, Биззи и Чак посмотрели на нее, но промолчали.

И стало очевидно, что Датберт Мортмайн не любит детей, даже когда они ведут себя тихо. Когда Чак чем-то вызывал неудовольствие своего отчима – а это случалось минимум раз в день, – Мортмайн бил его по уху, и в конце концов у Чака стало постоянно звенеть в ушах.

Когда Биззи сидела за кассой, отчим щипал ее за руку всякий раз, как проходил мимо, – словно бы любя. Но руки ее были в синяках, и Биззи приходилось носить свитер, чтобы прятать их.

Однажды на перемене Чак увидел, как к Биззи в школьном дворе подошел Падди О’Киф.

Чак поспешил к ней и услышал, как Падди спросил:

– Старый Мортмайн к тебе пристает?

– Ты о чем?

– Ты знаешь, о чем я.

– Нет, не знаю. – Но ее передернуло.

– Отстань от моей сестры! – вмешался Чак.

– Лучше скажи старику Мортмайну, чтобы он отстал от нее, малявка. Биззи, если тебе потребуется помощь, сразу дай мне знать. Старина Падди о тебе позаботится.

Тем вечером Датберт Мортмайн окончательно перестал сдерживаться.

Они закончили ужинать, и когда Биззи убирала со стола, отчим ущипнул ее за бок, и Чак увидел, с какой холодной ненавистью посмотрела на него Биззи.

– Датберт! – воскликнула мать.

– Датберт Мортмайн, берегись. – Бабушка смерила его спокойным, долгим взглядом.

Она ничего больше не добавила, но в глазах ее ясно читалось предостережение. Она собрала чашки и стаканы на поднос и понесла их к раковине.

Мортмайн тоже встал из-за стола, и когда старая женщина приблизилась к лестнице, он занес руку для удара.

– Нет!!! – закричала Биззи.

Чак кинулся между бабушкой и отчимом, и вся сила удара досталась ему.

И снова Биззи закричала, потому что Чак упал, упал с крутой лестницы в граде осколков стекла и фарфора. А потом она кинулась следом за братом.

Чак лежал скорчившись у подножия лестницы и смотрел на нее невидящими глазами.

– Геддер столкнул меня. Он столкнул меня. Не позволяй ему жениться на Гвен. Зилла, не позволяй Геддеру, не позволяй…

Поле одуванчиков. Желтое. Желтое. Взрывающееся белым, бурей белого, ужасом белого. Зеленые стебли, блеклый сочащийся сок.

Бабушка.

Бабушка.

Ты не умрешь, бабушка, ты никогда не умрешь.

Геддер.

Запах. Скверный запах.

Нож. Нож Геддера. Остановить его.

Ужасное падение.

Гвен Зилла

голова больно

больно

хрустальный рог целит

единорог Мэттью придет

кончик касается головы светом целит

Биззи! Бабушка! Мама! Папа!

Два надгробия на кладбище.

Схватка на краю утеса, как некогда Гвидир и Мадог сошлись на берегу озера. Плохо. Плохо.

Биззи, никогда не позволяй ему прикасаться к тебе.

Изнутри себя Чарльз Уоллес смотрел, как единорог опустил голову и сверкающий кончик рога коснулся головы Чака, вливая в мальчика свет. Он держал рог, пока свет не прекратил струиться, приступы боли не стихли и мальчик не перестал невнятно бормотать и уснул.

– Чарльз Уоллес!

Он прислушался. Этот голос был похож на голос Гаудиора и все же принадлежал не ему, и сам он больше не видел ни серебряной красоты единорога, ни света его рога. Он не видел ничего, даже темноты. Что-то произошло, и он не понимал, что именно. Он все еще пребывал Внутри Чака, однако же он отчетливо осознавал себя как Чарльза Уоллеса и что-то тянуло его.

Мег села, моргая и поглаживая Ананду. Котенок вернулся и теперь спал на подушке. Сперва Мег не понимала, почему у нее лицо в слезах и почему ей так страшно.

Она опечаленно закрыла глаза и увидела единорога. Он неподвижно стоял у звездного камня. Хрустальная слезинка скатилась из глаза Гаудиора, ударилась о камень и рассыпалась на тысячу осколков. Единорог посмотрел в небо. Звезды ярко сверкали. Быстрый северный ветер гнал по небу клочья облаков. Мег показалось, будто она слышит слова Гаудиора: «Некогда Древняя Музыка была в них. Это была победа эхтров».

Мег подумала про миссис О’Киф, ждущую внизу. Да. Это действительно победа врагов. То, что Биззи, золотому ребенку, суждено было превратиться в старую беззубую каргу с обиженными глазами, – это невыносимо.